Пушкин А. - Стихи - (исп.: Михаил Козаков), (Зап.: 1977-1982гг.)
Запись с грампластинок (комплект из 2-х) Всесоюзной студии звукозаписи «Мелодия» - Стихотворения Александра Сергеевича Пушкина читает Михаил Козаков.
- (1) - «В те дни, когда в садах Лицея...» (отрывок из VIII главы «Евгения Онегина»)
- (2) - «Певец»
- (3) - «Кокетке»
- (4) - «Мечтателю»
- (5) - «Простишь ли мне ревнивые мечты...»
- (6) - «Ты и вы»
- (7) - «Признание»
- (8) - «Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем»
- (9) - «Желание славы»
- (10) - «Я вас любил: любовь ещё, быть может...»
- (11) - «Каков я прежде был, таков и ныне я...»
- (11) - «На холмах Грузии лежит ночная мгла...»
- (12) - «Не пой, красавица, при мне...»
- (13) - «Когда в объятия мои...»
- (14) - «K***» (Нет, нет, не должен я, не смею, не могу...)
- (15) - «Пора, мой друг, пора ! Покоя сердце просит...»
- (16) - «Весна, весна, пора любви...»
- (17) - «Мне вас не жаль, года весны моей...»
- (18) - «Ночь»
- (19) - «К А.П. Керн» (Я помню чудное мгновенье...)
- (20) - «Шумит кустарник... на утёс...»
- (21) - «Как быстро в поле, вкруг открытом...»
- (22) - «Зима, что делать нам в деревне ! Я встречаю...»
- (23) - «Зимний вечер»
- (24) - «19 октября» (Роняет лес багряный свой убор...)
- (25) - «В те дни, когда в садах лицея...» (отрывок из VIII главы «Евгения Онегина»)
- (26) - «Поэт»
- (27) - «Стихи, сочинённые ночью во время бессонницы»
- (28) - «Заклинание»
- (29) - «Вакхическая песня»
- (30) - «Десятая заповедь»
- (31) - «Христос воскрес»
- (32) - «Иной имел мою Аглаю...»
- (33) - «Сват Иван, как пить мы станем...»
- (34) - «Гусар»
- (35) - «Элегия» (Безумных лет угасшее веселье...)
- (36) - «Брожу ли я вдоль улиц шумных...»
- (37) - «Из Пиндемонти»
- (38) - «Я памятник себе воздвиг нерукотворный...»
- (39) - «Зимнее утро»
- (40) - «Туча»
- (41) - «Кавказ»
- (42) - «Обвал»
- (43) - «Aнчар»
- (44) - «Монастырь на Казбеке
- (45) - «Когда порой воспоминанье...»
- (46) - «Осень» (отрывок)
- (47) - «Жил на свете рыцарь бедный...»
- (48) - «Дорожные жалобы»
- (49) - «Бесы»
- (50) - «Дар напрасный, дар случайный...»
- (51) - «Пророк»
_____________________
Михаил Михайлович Козаков (14.10.1934г., г. Ленинград - 22.04.2011г., г. Рамат-Ган, Израиль) - советский, российский и израильский актёр и режиссёр театра, кино и телевидения, сценарист. Народный артист РСФСР (1980), лауреат Государственной премии СССР (1967) и Государственной премии РСФСР им. братьев Васильевых (1983).
Редактор - Н. Кислова.
Иллюстрации:
М.Козаков
P. S.:
На 2-х пластинках этого альбома - пятьдесят одно пушкинских стихотворных текста. Здесь в причудливом, на первый взгляд, произвольном сочетании переплелись все периоды короткой жизни и гениального творчества, «В те дни, когда в садах Лицея» - это Болдино, 1830 год; следом стихотворение, написанное на «полжизни раньше», - лицейский «Певец» («Слыхали ль вы...»); затем - «Кокетке», юг, 1821 год; далее 1818-й, 1823-й, 1828-й, 1826-й... Больше всего, почти половина стихов, записанных на этой пластинке, - все же из Болдинской осени (1830) и двух предшествующих ей лет (возможно, именно Пушкин этого времени наиболее близок артисту-чтецу). Впрочем, хронологический калейдоскоп доказывает также, что не следует уж слишком увлекаться датировками: ведь настоящий поэт пишет стихотворение «всю жизнь» и только заканчивает его в какой-то определенный день; и часто мотив, родившийся в садах Лицея, переписывается и дописывается среди Михайловских рощ или нижегородских степей». Мотивы, темы, чувства пятидесяти двух стихотворений: здесь разнообразие поражающее, и как ни привыкаем к нему, - всё же не привыкнем никогда ! «Весна, весна...» и «Буря мглою...», «Лицейские друзья» и «Рыцарь бедный», «На холмах Грузии» и «...что делать нам в деревне?» Любовь смиренная и неистовая, любовь неразделенная и взаимная, детская и «на закате печальном...». М. Козаков, конечно, старается представить, соединить крайности: пушкинские шедевры, стихи столь же непохожие, сколь единые - трагическое «Заклинание», светлая «вакхическая песнь», озорная «Десятая заповедь», в народном стиле «Сват Иван, как пить мы станем» и - «горний ангелов полет...» Из двух новых пушкинских пластинок М. Козакова первая - при всей причудливости, взвихрённости, её логики может быть условно названа любовь, пластинка вторая - поэт, пророк. Понятно, другой мастер художественного слова отобрал бы на месте М. Козакова другие пушкинские стихи, расположил бы их не в том порядке - и был бы прав, если бы оставался постоянно верен Пушкину и себе. Личность исполнителя, актера всегда, таким образом вступает (как ни страшно это звучит) в своеобразное соавторство с гением - и две опасности, как бы две пропасти угрожают «дерзновенному»: одна - это фамильярность, дурная субъективность, подмена и вследствие того «отмена» Пушкина чрезмерной претензией артиста. Другая - не менее опасная крайность - болезнь восторга, примитивная коленопреклоненность, стремление к тому самоуничижению, которое по-другому оскорбляет гения, как в первой крайности, - подменяет высокое уважение чувством фальшивым, сторонним; и опять - пушкинского голоса не слышно... Если же автор, артист верен Пушкину и себе - тогда происходит чудо, большее или меньшее, но чудо: для тысяч слушателей или зрителей открывается неожиданная истина, что они Пушкина... не читали или «почти не читали»... Это относится и к таким сверхизвестным стихам, как «Я помню чудное мгновенье» или «Памятник» (часто читаемым, куда реже понимаемым), и к стихам менее популярным: между прочим, несколько сочине¬ний Пушкина, благодаря искусству М. Козакова, кажется, вообще впервые звучат на пластинке («Кокетке», «мечтателю», «Нет, я не дорожу», «Каков я прежде был», «Шумит кустарник... на утес...», «Как быстро в поле…», «Десятая заповедь», «Христос воскрес», «Иной имел мою Аглаю», «Из Пиндемоити»). Часть этих стихотворений находится в стороне от привычных чтецких, эстрадных тропок; Пушкин столь широк и многообразен, что нередко пугает своих почитателей; тем больше заслуга артиста, который смело устремляется к Пушкину непрочитанному. Как странно, неправдоподобно, чтобы не был известен самый читаемый, любимейший поэт, если мгновенно раскупаются не только любые издания его сочинений, но и самые «скучные» о нем исследования... И все же он существует, непрочитанный первый поэт; может быть, именно оттого, что первый, оттого, что знал - «слух обо мне пройдет по всей Руси великой, и назовет меня всяк сущий в ней язык». Предсказание сбылось, но услышать, назвать - это ведь только первый этап постижения, необходимое распространение вширь, за которым обязательно потребуется и вглубь ! И тогда приходят годы, когда миллионам читателей, особенно молодым, пора, например, узнать, что существуют краткие, однотомные собрания Пушкина, есть полные десятитомники и, наконец, самое полное, «большое» академическое издание; настаёт время, когда, встретив пушкинское письмо, прозу или стих по-французски, читатель их не пропустит, но найдет в нужном месте тот перевод или комментарий, который так много откроет. Мы уж не говорим о замечательных черновиках поэта, где видно движение его мысли, а порою - острые, яркие образы и строки, которые за пределами окончательного текста не оттого, что не совершенны - скорее как раз от большого совершенства, невозможного для печати по цензурным или личным соображениям...
Наконец, неоконченные сочинения, фрагменты стихов, имеющие большую, своеобразную ценность. Именно «неоконченные стихи» и составляют часть текстов, впервые озвученных М. Козаковым. Незавершенность их - это красота драгоценного обломка, прелесть алмаза, пусть и не ставшего бриллиантом... Пушкинские замыслы, «незримый рой гостей», были столь богаты, что не умещались в годы, отведенные судьбою их создателю. Оставленные строфы будто сохранили горячее прикосновение гения, который отошел «на минуту», но не успел возвратиться... Порою же - как знать ? - поэт, может быть, нарочно не доканчивал стихов; он был большой мастер «вдруг» обрывать рассказ, прекрасно понимая таинственную, притягивающую прелесть отсутствующего финала. В черновике повести «Выстрел», например, в самый напряженный момент (когда Сильвио уезжает, чтобы Отомстить графу-обидчику) Пушкин сначала написал «окончание утеряно», но потом все же сжалился над читателем... Михаил Козаков один из первых понял целостность, прелесть незавершенных пушкинских стихотворений - и смело поместил их посреди отделанных, напечатанных сочинений. Так, точным, глубоко продуманным отбором стихотворений Козаков учит своих слушателей читать Пушкина - размышлять над тем, на что он обращает их внимание: легким подчеркиванием, улыбкой, спокойным отсутствием эффекта... Артист учит удивляться. Удивляться, наверное, давно знакомым текстам; тому, как раньше не задумывались над одним, не чувствовали другого. Но главное оружие Козакова - голос, манера чтения, прелесть и гармония самого звучания стихов. Особая музыкальность артиста открывает возможность максимального сближения высокой поэзии с ее ближайшей родственницей - музыкой (порою вспоминается «поющий» греческий гекзаметр); звучит та особая речевая мелодия, без которой нет «прелести живых стихов» и которая, может быть, сильнее всего объединяет десятки разных пушкинских стихотворений в один блистательный «хорал»: сотни строк, начиная с первой «В те дни, когда а садах Лицея,.» и до последней - «Глаголом жги сердца людей». И туг-то мы в который раз с благодарностью ощущаем - сколь таинственен и бесконечен Пушкин. - Н. Эйдельман -
- (1) - «В те дни, когда в садах Лицея...» (отрывок из VIII главы «Евгения Онегина»)
- (2) - «Певец»
- (3) - «Кокетке»
- (4) - «Мечтателю»
- (5) - «Простишь ли мне ревнивые мечты...»
- (6) - «Ты и вы»
- (7) - «Признание»
- (8) - «Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем»
- (9) - «Желание славы»
- (10) - «Я вас любил: любовь ещё, быть может...»
- (11) - «Каков я прежде был, таков и ныне я...»
- (11) - «На холмах Грузии лежит ночная мгла...»
- (12) - «Не пой, красавица, при мне...»
- (13) - «Когда в объятия мои...»
- (14) - «K***» (Нет, нет, не должен я, не смею, не могу...)
- (15) - «Пора, мой друг, пора ! Покоя сердце просит...»
- (16) - «Весна, весна, пора любви...»
- (17) - «Мне вас не жаль, года весны моей...»
- (18) - «Ночь»
- (19) - «К А.П. Керн» (Я помню чудное мгновенье...)
- (20) - «Шумит кустарник... на утёс...»
- (21) - «Как быстро в поле, вкруг открытом...»
- (22) - «Зима, что делать нам в деревне ! Я встречаю...»
- (23) - «Зимний вечер»
- (24) - «19 октября» (Роняет лес багряный свой убор...)
- (25) - «В те дни, когда в садах лицея...» (отрывок из VIII главы «Евгения Онегина»)
- (26) - «Поэт»
- (27) - «Стихи, сочинённые ночью во время бессонницы»
- (28) - «Заклинание»
- (29) - «Вакхическая песня»
- (30) - «Десятая заповедь»
- (31) - «Христос воскрес»
- (32) - «Иной имел мою Аглаю...»
- (33) - «Сват Иван, как пить мы станем...»
- (34) - «Гусар»
- (35) - «Элегия» (Безумных лет угасшее веселье...)
- (36) - «Брожу ли я вдоль улиц шумных...»
- (37) - «Из Пиндемонти»
- (38) - «Я памятник себе воздвиг нерукотворный...»
- (39) - «Зимнее утро»
- (40) - «Туча»
- (41) - «Кавказ»
- (42) - «Обвал»
- (43) - «Aнчар»
- (44) - «Монастырь на Казбеке
- (45) - «Когда порой воспоминанье...»
- (46) - «Осень» (отрывок)
- (47) - «Жил на свете рыцарь бедный...»
- (48) - «Дорожные жалобы»
- (49) - «Бесы»
- (50) - «Дар напрасный, дар случайный...»
- (51) - «Пророк»
_____________________
Михаил Михайлович Козаков (14.10.1934г., г. Ленинград - 22.04.2011г., г. Рамат-Ган, Израиль) - советский, российский и израильский актёр и режиссёр театра, кино и телевидения, сценарист. Народный артист РСФСР (1980), лауреат Государственной премии СССР (1967) и Государственной премии РСФСР им. братьев Васильевых (1983).
Редактор - Н. Кислова.
Иллюстрации:
М.Козаков
P. S.:
На 2-х пластинках этого альбома - пятьдесят одно пушкинских стихотворных текста. Здесь в причудливом, на первый взгляд, произвольном сочетании переплелись все периоды короткой жизни и гениального творчества, «В те дни, когда в садах Лицея» - это Болдино, 1830 год; следом стихотворение, написанное на «полжизни раньше», - лицейский «Певец» («Слыхали ль вы...»); затем - «Кокетке», юг, 1821 год; далее 1818-й, 1823-й, 1828-й, 1826-й... Больше всего, почти половина стихов, записанных на этой пластинке, - все же из Болдинской осени (1830) и двух предшествующих ей лет (возможно, именно Пушкин этого времени наиболее близок артисту-чтецу). Впрочем, хронологический калейдоскоп доказывает также, что не следует уж слишком увлекаться датировками: ведь настоящий поэт пишет стихотворение «всю жизнь» и только заканчивает его в какой-то определенный день; и часто мотив, родившийся в садах Лицея, переписывается и дописывается среди Михайловских рощ или нижегородских степей». Мотивы, темы, чувства пятидесяти двух стихотворений: здесь разнообразие поражающее, и как ни привыкаем к нему, - всё же не привыкнем никогда ! «Весна, весна...» и «Буря мглою...», «Лицейские друзья» и «Рыцарь бедный», «На холмах Грузии» и «...что делать нам в деревне?» Любовь смиренная и неистовая, любовь неразделенная и взаимная, детская и «на закате печальном...». М. Козаков, конечно, старается представить, соединить крайности: пушкинские шедевры, стихи столь же непохожие, сколь единые - трагическое «Заклинание», светлая «вакхическая песнь», озорная «Десятая заповедь», в народном стиле «Сват Иван, как пить мы станем» и - «горний ангелов полет...» Из двух новых пушкинских пластинок М. Козакова первая - при всей причудливости, взвихрённости, её логики может быть условно названа любовь, пластинка вторая - поэт, пророк. Понятно, другой мастер художественного слова отобрал бы на месте М. Козакова другие пушкинские стихи, расположил бы их не в том порядке - и был бы прав, если бы оставался постоянно верен Пушкину и себе. Личность исполнителя, актера всегда, таким образом вступает (как ни страшно это звучит) в своеобразное соавторство с гением - и две опасности, как бы две пропасти угрожают «дерзновенному»: одна - это фамильярность, дурная субъективность, подмена и вследствие того «отмена» Пушкина чрезмерной претензией артиста. Другая - не менее опасная крайность - болезнь восторга, примитивная коленопреклоненность, стремление к тому самоуничижению, которое по-другому оскорбляет гения, как в первой крайности, - подменяет высокое уважение чувством фальшивым, сторонним; и опять - пушкинского голоса не слышно... Если же автор, артист верен Пушкину и себе - тогда происходит чудо, большее или меньшее, но чудо: для тысяч слушателей или зрителей открывается неожиданная истина, что они Пушкина... не читали или «почти не читали»... Это относится и к таким сверхизвестным стихам, как «Я помню чудное мгновенье» или «Памятник» (часто читаемым, куда реже понимаемым), и к стихам менее популярным: между прочим, несколько сочине¬ний Пушкина, благодаря искусству М. Козакова, кажется, вообще впервые звучат на пластинке («Кокетке», «мечтателю», «Нет, я не дорожу», «Каков я прежде был», «Шумит кустарник... на утес...», «Как быстро в поле…», «Десятая заповедь», «Христос воскрес», «Иной имел мою Аглаю», «Из Пиндемоити»). Часть этих стихотворений находится в стороне от привычных чтецких, эстрадных тропок; Пушкин столь широк и многообразен, что нередко пугает своих почитателей; тем больше заслуга артиста, который смело устремляется к Пушкину непрочитанному. Как странно, неправдоподобно, чтобы не был известен самый читаемый, любимейший поэт, если мгновенно раскупаются не только любые издания его сочинений, но и самые «скучные» о нем исследования... И все же он существует, непрочитанный первый поэт; может быть, именно оттого, что первый, оттого, что знал - «слух обо мне пройдет по всей Руси великой, и назовет меня всяк сущий в ней язык». Предсказание сбылось, но услышать, назвать - это ведь только первый этап постижения, необходимое распространение вширь, за которым обязательно потребуется и вглубь ! И тогда приходят годы, когда миллионам читателей, особенно молодым, пора, например, узнать, что существуют краткие, однотомные собрания Пушкина, есть полные десятитомники и, наконец, самое полное, «большое» академическое издание; настаёт время, когда, встретив пушкинское письмо, прозу или стих по-французски, читатель их не пропустит, но найдет в нужном месте тот перевод или комментарий, который так много откроет. Мы уж не говорим о замечательных черновиках поэта, где видно движение его мысли, а порою - острые, яркие образы и строки, которые за пределами окончательного текста не оттого, что не совершенны - скорее как раз от большого совершенства, невозможного для печати по цензурным или личным соображениям...
Наконец, неоконченные сочинения, фрагменты стихов, имеющие большую, своеобразную ценность. Именно «неоконченные стихи» и составляют часть текстов, впервые озвученных М. Козаковым. Незавершенность их - это красота драгоценного обломка, прелесть алмаза, пусть и не ставшего бриллиантом... Пушкинские замыслы, «незримый рой гостей», были столь богаты, что не умещались в годы, отведенные судьбою их создателю. Оставленные строфы будто сохранили горячее прикосновение гения, который отошел «на минуту», но не успел возвратиться... Порою же - как знать ? - поэт, может быть, нарочно не доканчивал стихов; он был большой мастер «вдруг» обрывать рассказ, прекрасно понимая таинственную, притягивающую прелесть отсутствующего финала. В черновике повести «Выстрел», например, в самый напряженный момент (когда Сильвио уезжает, чтобы Отомстить графу-обидчику) Пушкин сначала написал «окончание утеряно», но потом все же сжалился над читателем... Михаил Козаков один из первых понял целостность, прелесть незавершенных пушкинских стихотворений - и смело поместил их посреди отделанных, напечатанных сочинений. Так, точным, глубоко продуманным отбором стихотворений Козаков учит своих слушателей читать Пушкина - размышлять над тем, на что он обращает их внимание: легким подчеркиванием, улыбкой, спокойным отсутствием эффекта... Артист учит удивляться. Удивляться, наверное, давно знакомым текстам; тому, как раньше не задумывались над одним, не чувствовали другого. Но главное оружие Козакова - голос, манера чтения, прелесть и гармония самого звучания стихов. Особая музыкальность артиста открывает возможность максимального сближения высокой поэзии с ее ближайшей родственницей - музыкой (порою вспоминается «поющий» греческий гекзаметр); звучит та особая речевая мелодия, без которой нет «прелести живых стихов» и которая, может быть, сильнее всего объединяет десятки разных пушкинских стихотворений в один блистательный «хорал»: сотни строк, начиная с первой «В те дни, когда а садах Лицея,.» и до последней - «Глаголом жги сердца людей». И туг-то мы в который раз с благодарностью ощущаем - сколь таинственен и бесконечен Пушкин. - Н. Эйдельман -
 |
 |
 |
 |
|
 |
   |
|
|
|
 |
|
|
|
|
 |
|
|
|
|
