Шолом-Алейхем - Тевье-молочник - (исп.: Михаил Ульянов), (Зап.: 1986г.)
Запись с грампластинки Всесоюзной студии звукозаписи «Мелодия» - Страницы повести Шолома-Алейхема читает народный артист СССР Михаил Ульянов.
«Тевье-молочник» - Повесть, 1914 год
О нелёгкой доле еврея, живущего в царской России, отца пятерых дочерей рассказывает Тевье-молочник в своих монологах.
1. Большой и горячий привет вам.
2. Да вы помните его, я вам рассказывал о нём.
3. Короче говоря, историю моей младшей дочери.
4. Кстати, вы помните её.
5. Расскажу я вам вкратце.
6. Однако мы сбились с пути.
7. Вошёл я в дом и говорю своей дочери-вдове.
8. Хава, Хава. Ниспослал нам Господь муки воспитания детей.
Шолом-Алейхем (идиш.: שלום עליכם - Шолем-Але́йхем, дословно мир вам) (наст. имя - Соломон Наумович (Шо́лом Но́хумович) Рабинович) (02.03.1859г., г. Переяслав, Полтавская губ. - 13.05.1916г., г. Нью-Йорк) - еврейский писатель и драматург, один из основоположников современной художественной литературы на идише, в том числе детской. Писал также на иврите и на русском языке. Раннее детство будущего писателя прошло в селе Воронькове (ныне - Бориспольский р-н, Киевская обл.). В возрасте 15-ти лет, вдохновлённый книгой Д. Дэфо - "Робинзон Крузо", Шолом-Алейхем написал свою собственную, еврейскую версию романа и именно тогда принял решение стать профессиональным писателем. Взял псевдоним «Шолом-Алейхем». После окончания школы в 1876 году три года обучал дочь богатого еврейского предпринимателя Голдэ (Ольгу) Лоеву. С 1883 года писал в основном на идише. Активно занимался литературной и общественной деятельностью. После 1891 года жил и работал в Одессе. С 1903 года по 1905 год жил и работал в Киеве. После еврейских погромов 1905 года уехал с семьёй в Швейцарию, затем в Германию, а впоследствии с семьёй переехал в США (Нью-Йорк).
_______________________
Михаил Александрович Ульянов (20.11.1927г., с. Бергамак, Муромцевский район, Тарский округ, Сибирский край - 26.03.2007г., г. Москва) - советский и российский актёр, режиссёр театра и кино, педагог, общественный деятель, автор книг. Герой Социалистического Труда (1986), народный артист СССР (1969), лауреат Ленинской премии (1966), Государственной премии СССР (1983), Государственной премии РСФСР им. К.С. Станиславского (1975), премии президента РФ (1999) и кинопремии «Ника» (1999). Один из наиболее ярких и самобытных артистов Советского Союза и постсоветской России.
Перевод - Михаил Шамбадал.
Автор инсценировки и режиссёр записи - Феликс Бёрман.
Композитор - Николай Каретников.
Струнная группа государственного симфонического оркестра кинематографии, Дирижёр Эмин Хачатурян.
Иллюстрации:
שלום עליכם
М.Ульянов
P. S.:
Когда я слушал пластинку, которую вы держите в руках, то поневоле сопоставлял Тевье-молочника, сыгранного М. Ульяновым на телевидении, с тем Тевье, что представлен теперь в грамзаписи. Вот уж, казалось бы, невыгодное сравнение: на ТВ партнеры, изобразительный ряд и масса иных средств воздействия на миллионную аудиторию. А здесь, перед микрофоном, у актёра - только голос, только интонация, только рассказ. Судьбу человеческую, судьбу народную необходимо было спрессовать в энергию словесного портрета, словесного жеста, словесного действия. Переключение одного вида художественной энергии в другой Михаил Ульянов в содружестве с режиссёром Ф. Бёрманом осуществил с поразительной внутренней мощью. Судьба человеческая, судьба народная... Употребляю эту известную формулу не красоты ради, а по крайней необходимости. Только она помогает понять, почему режиссёры ТВ и студии грамзаписи один за другим выбрали на роль Тевье не просто знаменитого русского актера, но такого актёра, талант которого неотторжимо впечатан в национальный русский тип, национально окрашен и озвучен, укоренен в самую что ни на есть российскую почву. Каким же образом постигает актер не внешние приметы, но сам дух иного народа, иную речевую пластику, иную систему мышления, настроенную на талмудистский источниках ? И ведь не впервые Ульянов совершает подобное открытие. Несколько лет назад он сыграл на вахтанговской сцене айтматовского Едигея, железнодорожного рабочего с буранного полустанка, казаха, воспитанного своими национальными устоями и традициями, своими мифологическими представлениями. И опять-таки мы были свидетелями не лицедейства только, на которое способен любой ловкий артист, но именно постижения самого духа человека иного рода и племени. При этом Ульянов никогда не отрекается от самого себя, от этой своей русской окрашенности и «самости». Он не глина, которую можно лепить в любой форме, он, скорее, гранит, требующий скрупулезной, трудной и точной отделки. И когда такая отделка возникает, создается скульптурно очерченный человеческий образ. Эмоциональное впечатление возникает как раз на скрещении русского национального типа, знакомого зрителям по прежним работам Ульянова, с новыми человеческими и национальными мирами. Актер угадывает ту единственную точку, в которой сходится все подлинно народное и подлинно национальное, где бы и на какой бы почве оно ни произрастало. Вот эта самая «точка схода», понятая и воссозданная искусством, роднит и единит народы, как сказал бы Александр Николаевич Островский, хорошо понимавший эту тему. Роднит и единит народы неизбывный трагизм исторического пути человека. Роднит и единит народы тоска по совершенству, по счастью, по лучшей доле. Роднит и единит лучших людей разных народов неистребимый, неукротимый, спасительный юмор, без которого невозможно было бы выжить ни казаху Едигею, ни еврею Тевье, ни русскому председателю колхоза Егору Трубникову. В самых тайных своих основах историческая жизнь людей едина, и эту общность людских судеб, увиденных в самой гуще национальной жизни, Михаил Ульянов и поведал нам в своем Тевье-молочнике, сначала на телевидении, а теперь в грамзаписи. Что же спрессовано в этой надрывной, вечно тревожной и вопрошающей ульяновской интонации, с которой его Тевье, король Лир из местечка, рассказывает о судьбе своих дочерей, о гибели своей семьи и своего уклада ? Что уловил актёр в прозе Шолом-Алейхема, к кому обращены бесчисленные вопросы Тевье ? Прежде всего уловлена природа мифологического сознания Тевье-молочника, в котором талмудистские мотивы и пророчества запросто уживаются с самым что ни на есть низким бытовым материалом. Какие бы несчастья ни обрушивались на голову Тевье, он знает, с кем посоветоваться и как утешиться. Он общается с миром через своего древнего бога, которого он все время вопрошает и берет в свидетели по самому пустяковому поводу. Соломон Михоэлс, игравший в свое время Тевье, заметил, что герой Шолом-Алейхема становится как бы новым комментатором библейской премудрости. То, что стало общим местом, вдруг заново обжигает нас. Ульянов заставляет гореть новым смыслом общие места и прописи, которыми начинена голова местечкового философа, вот эту важнейшую черту национального сознания актер ухватил прежде всего и острее всего. Он пренебрег бытовой интонацией и, если так можно сказать, бытовым словесным гримом. Верный ученик вахтанговской школы, он всегда чувствует трагизм любой характерной роли, а уж такой роли, как Тевье, в особенности. Он ушел от простой характерности и попытался увидеть мир таким, каков он есть, каким он устроен издревле. Тевье принимает мир во всех его крайностях. Он слишком много терпел и страдал, чтобы строить иллюзии. Но он способен возвыситься и до бунта, протеста или проклятия, тут же, правда; обузданных природным юмором и печалью, проистекающими из понимания внутренней механики жизни. «Это не время идёт, это ты проходишь !» Такого рода талмудическую премудрость М. Ульянов перетолковывает на свой лад. Его Тевье не только жертва, но и судья. Он судит себя, людей, народы и мир, устроенный несправедливо. Могучий социаль¬ный темперамент актера явно не умещается в спокойной плавной библейско-притчевой интонации. Слушая Ульянова - Тевье, все время ощущаешь себя возле притихшего вулкана. Тут несчастье на каждом шагу, на каждом повороте судьбы. Ульянов толкует жизнь, в которой несчастье стало нормой. Пушкин говорил о двух великих чувствах, образующих национальное самосознание: «любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам». И родное пепелище и отеческие гробы Тевье находятся в России. Это его родина, его деревня, его земля. Никакой другой родины у него нет. Тевье ждет мессию, но приходит родимый урядник. Он изгоняет его с родной земли: «Приказано...» Тема изгона, тема народа-изгнанника, тема единства людей и их искусственного разделения и противопоставления - все эти трагические мотивы прозы классика еврейской литературы Михаил Ульянов сумел впечатать в свой рассказ, в свою сложную и разветвленную, как ветки могучего дерева, интонацию. Слушая Ульянова, я думал о том, как мы непозволительно расточительны к талантам больших актеров. Как много им недодано. Кажется, сама природа позаботилась о том, чтобы тот или иной актер воплотил по-своему вечные образы великой литературы. Но нет, один простаивает в ожидании ролей, другой растрачивает талант в какой-нибудь пустяковой современной истории, не имеющей даже вершковой глубины. Олег Борисов как-то жаловался, что в чеховской пьесе он впервые сыграл в 55 лет, а Ефремов и до сих пор ещё не сыграл ни в одном чеховском спектакле. Я думал о том, что после Едигея, после Тевье для актера Ульянова открылся прямой ход к шекспировскому королю Лиру. Так это случилось у Михоэлса. Будем надеяться, что и для Ульянова работа над Teвье-молочником не останется прекрасным эпизодом его актерской судьбы, но послужит прологом к новым большим работам. Тем работам, в которых есть «точка схода» основных линий мировой культуры, понятие которой в наше время обретает острый и волнующий смысл. Ульяновский Тевье - замечательное тому свидетельство.
- Анатолий Смелянский, кандидат искусствоведения -
«Тевье-молочник» - Повесть, 1914 год
О нелёгкой доле еврея, живущего в царской России, отца пятерых дочерей рассказывает Тевье-молочник в своих монологах.
1. Большой и горячий привет вам.
2. Да вы помните его, я вам рассказывал о нём.
3. Короче говоря, историю моей младшей дочери.
4. Кстати, вы помните её.
5. Расскажу я вам вкратце.
6. Однако мы сбились с пути.
7. Вошёл я в дом и говорю своей дочери-вдове.
8. Хава, Хава. Ниспослал нам Господь муки воспитания детей.
Шолом-Алейхем (идиш.: שלום עליכם - Шолем-Але́йхем, дословно мир вам) (наст. имя - Соломон Наумович (Шо́лом Но́хумович) Рабинович) (02.03.1859г., г. Переяслав, Полтавская губ. - 13.05.1916г., г. Нью-Йорк) - еврейский писатель и драматург, один из основоположников современной художественной литературы на идише, в том числе детской. Писал также на иврите и на русском языке. Раннее детство будущего писателя прошло в селе Воронькове (ныне - Бориспольский р-н, Киевская обл.). В возрасте 15-ти лет, вдохновлённый книгой Д. Дэфо - "Робинзон Крузо", Шолом-Алейхем написал свою собственную, еврейскую версию романа и именно тогда принял решение стать профессиональным писателем. Взял псевдоним «Шолом-Алейхем». После окончания школы в 1876 году три года обучал дочь богатого еврейского предпринимателя Голдэ (Ольгу) Лоеву. С 1883 года писал в основном на идише. Активно занимался литературной и общественной деятельностью. После 1891 года жил и работал в Одессе. С 1903 года по 1905 год жил и работал в Киеве. После еврейских погромов 1905 года уехал с семьёй в Швейцарию, затем в Германию, а впоследствии с семьёй переехал в США (Нью-Йорк).
_______________________
Михаил Александрович Ульянов (20.11.1927г., с. Бергамак, Муромцевский район, Тарский округ, Сибирский край - 26.03.2007г., г. Москва) - советский и российский актёр, режиссёр театра и кино, педагог, общественный деятель, автор книг. Герой Социалистического Труда (1986), народный артист СССР (1969), лауреат Ленинской премии (1966), Государственной премии СССР (1983), Государственной премии РСФСР им. К.С. Станиславского (1975), премии президента РФ (1999) и кинопремии «Ника» (1999). Один из наиболее ярких и самобытных артистов Советского Союза и постсоветской России.
Перевод - Михаил Шамбадал.
Автор инсценировки и режиссёр записи - Феликс Бёрман.
Композитор - Николай Каретников.
Струнная группа государственного симфонического оркестра кинематографии, Дирижёр Эмин Хачатурян.
Иллюстрации:
שלום עליכם
М.Ульянов
P. S.:
Когда я слушал пластинку, которую вы держите в руках, то поневоле сопоставлял Тевье-молочника, сыгранного М. Ульяновым на телевидении, с тем Тевье, что представлен теперь в грамзаписи. Вот уж, казалось бы, невыгодное сравнение: на ТВ партнеры, изобразительный ряд и масса иных средств воздействия на миллионную аудиторию. А здесь, перед микрофоном, у актёра - только голос, только интонация, только рассказ. Судьбу человеческую, судьбу народную необходимо было спрессовать в энергию словесного портрета, словесного жеста, словесного действия. Переключение одного вида художественной энергии в другой Михаил Ульянов в содружестве с режиссёром Ф. Бёрманом осуществил с поразительной внутренней мощью. Судьба человеческая, судьба народная... Употребляю эту известную формулу не красоты ради, а по крайней необходимости. Только она помогает понять, почему режиссёры ТВ и студии грамзаписи один за другим выбрали на роль Тевье не просто знаменитого русского актера, но такого актёра, талант которого неотторжимо впечатан в национальный русский тип, национально окрашен и озвучен, укоренен в самую что ни на есть российскую почву. Каким же образом постигает актер не внешние приметы, но сам дух иного народа, иную речевую пластику, иную систему мышления, настроенную на талмудистский источниках ? И ведь не впервые Ульянов совершает подобное открытие. Несколько лет назад он сыграл на вахтанговской сцене айтматовского Едигея, железнодорожного рабочего с буранного полустанка, казаха, воспитанного своими национальными устоями и традициями, своими мифологическими представлениями. И опять-таки мы были свидетелями не лицедейства только, на которое способен любой ловкий артист, но именно постижения самого духа человека иного рода и племени. При этом Ульянов никогда не отрекается от самого себя, от этой своей русской окрашенности и «самости». Он не глина, которую можно лепить в любой форме, он, скорее, гранит, требующий скрупулезной, трудной и точной отделки. И когда такая отделка возникает, создается скульптурно очерченный человеческий образ. Эмоциональное впечатление возникает как раз на скрещении русского национального типа, знакомого зрителям по прежним работам Ульянова, с новыми человеческими и национальными мирами. Актер угадывает ту единственную точку, в которой сходится все подлинно народное и подлинно национальное, где бы и на какой бы почве оно ни произрастало. Вот эта самая «точка схода», понятая и воссозданная искусством, роднит и единит народы, как сказал бы Александр Николаевич Островский, хорошо понимавший эту тему. Роднит и единит народы неизбывный трагизм исторического пути человека. Роднит и единит народы тоска по совершенству, по счастью, по лучшей доле. Роднит и единит лучших людей разных народов неистребимый, неукротимый, спасительный юмор, без которого невозможно было бы выжить ни казаху Едигею, ни еврею Тевье, ни русскому председателю колхоза Егору Трубникову. В самых тайных своих основах историческая жизнь людей едина, и эту общность людских судеб, увиденных в самой гуще национальной жизни, Михаил Ульянов и поведал нам в своем Тевье-молочнике, сначала на телевидении, а теперь в грамзаписи. Что же спрессовано в этой надрывной, вечно тревожной и вопрошающей ульяновской интонации, с которой его Тевье, король Лир из местечка, рассказывает о судьбе своих дочерей, о гибели своей семьи и своего уклада ? Что уловил актёр в прозе Шолом-Алейхема, к кому обращены бесчисленные вопросы Тевье ? Прежде всего уловлена природа мифологического сознания Тевье-молочника, в котором талмудистские мотивы и пророчества запросто уживаются с самым что ни на есть низким бытовым материалом. Какие бы несчастья ни обрушивались на голову Тевье, он знает, с кем посоветоваться и как утешиться. Он общается с миром через своего древнего бога, которого он все время вопрошает и берет в свидетели по самому пустяковому поводу. Соломон Михоэлс, игравший в свое время Тевье, заметил, что герой Шолом-Алейхема становится как бы новым комментатором библейской премудрости. То, что стало общим местом, вдруг заново обжигает нас. Ульянов заставляет гореть новым смыслом общие места и прописи, которыми начинена голова местечкового философа, вот эту важнейшую черту национального сознания актер ухватил прежде всего и острее всего. Он пренебрег бытовой интонацией и, если так можно сказать, бытовым словесным гримом. Верный ученик вахтанговской школы, он всегда чувствует трагизм любой характерной роли, а уж такой роли, как Тевье, в особенности. Он ушел от простой характерности и попытался увидеть мир таким, каков он есть, каким он устроен издревле. Тевье принимает мир во всех его крайностях. Он слишком много терпел и страдал, чтобы строить иллюзии. Но он способен возвыситься и до бунта, протеста или проклятия, тут же, правда; обузданных природным юмором и печалью, проистекающими из понимания внутренней механики жизни. «Это не время идёт, это ты проходишь !» Такого рода талмудическую премудрость М. Ульянов перетолковывает на свой лад. Его Тевье не только жертва, но и судья. Он судит себя, людей, народы и мир, устроенный несправедливо. Могучий социаль¬ный темперамент актера явно не умещается в спокойной плавной библейско-притчевой интонации. Слушая Ульянова - Тевье, все время ощущаешь себя возле притихшего вулкана. Тут несчастье на каждом шагу, на каждом повороте судьбы. Ульянов толкует жизнь, в которой несчастье стало нормой. Пушкин говорил о двух великих чувствах, образующих национальное самосознание: «любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам». И родное пепелище и отеческие гробы Тевье находятся в России. Это его родина, его деревня, его земля. Никакой другой родины у него нет. Тевье ждет мессию, но приходит родимый урядник. Он изгоняет его с родной земли: «Приказано...» Тема изгона, тема народа-изгнанника, тема единства людей и их искусственного разделения и противопоставления - все эти трагические мотивы прозы классика еврейской литературы Михаил Ульянов сумел впечатать в свой рассказ, в свою сложную и разветвленную, как ветки могучего дерева, интонацию. Слушая Ульянова, я думал о том, как мы непозволительно расточительны к талантам больших актеров. Как много им недодано. Кажется, сама природа позаботилась о том, чтобы тот или иной актер воплотил по-своему вечные образы великой литературы. Но нет, один простаивает в ожидании ролей, другой растрачивает талант в какой-нибудь пустяковой современной истории, не имеющей даже вершковой глубины. Олег Борисов как-то жаловался, что в чеховской пьесе он впервые сыграл в 55 лет, а Ефремов и до сих пор ещё не сыграл ни в одном чеховском спектакле. Я думал о том, что после Едигея, после Тевье для актера Ульянова открылся прямой ход к шекспировскому королю Лиру. Так это случилось у Михоэлса. Будем надеяться, что и для Ульянова работа над Teвье-молочником не останется прекрасным эпизодом его актерской судьбы, но послужит прологом к новым большим работам. Тем работам, в которых есть «точка схода» основных линий мировой культуры, понятие которой в наше время обретает острый и волнующий смысл. Ульяновский Тевье - замечательное тому свидетельство.
- Анатолий Смелянский, кандидат искусствоведения -
 |
 |
 |
 |
|
 |
   |
|
|
|
 |
|
|
|
|
 |
|
|
|
|
